.... Если нынче читать писания не только юристов, обрадованных нашими новыми «буржуазными» законами, но и огорченных ими наших товарищей, то мы часто встречаем одну легенду, которую необходимо опровергнуть, а именно, что мы будто бы всегда были против законов вообще и кодексов в особенности. Напротив, мы начали с таких законов, как социализация земли, 8-часовой рабочий день и т. д. И не могло быть иначе. Ведь наша революция была самой организованной из всех бывших революций. И разве мы могли отказаться от такого организованного способа переорганизации общества, как законодательство? Еще в 1917 г. я как наркомюст образовал особый отдел «Законодательных предположений и кодификации». Еще осенью 1918 г. я составил статью для октябрьского сборника[13], законченную мной соображениями, которые я и ныне считаю вполне правильными, как и тогда. Я тогда писал:
«Передо мной сейчас 71-й томик Собрания узаконений и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства, содержащий 778 декретов. Эта толстая книга нам кажется тонкой книжкой сравнительно с 16 томами старого Свода законов или ежегодным собранием узаконений старого правительства. Но если мы отбросим те распоряжения, которые относятся к частным случаям (конфискации, национализации и вопросам организационным), то останется только тоненькая книжка, содержащая основные положения нового пролетарского права.
Настал момент приступить к кодификации, к сводке всего пролетарского права переходного времени в систематический сборник. Это будет кодекс, который должен быть доступным для самых широких масс. Но удастся ли нам составить такой кодекс в ближайшие месяцы? А если удастся, то надолго ли он вообще сохранит свою силу? Ибо, только просматривая книгу декретов, мы убеждаемся, как непостоянны и изменчивы создаваемые революцией институты и законоположения.
Нас упрекают в том, что мы отбросили Учредительное собрание, нами самими же желанное и созванное. Мало того, мы уже сами отбросили или в самых основаниях изменили даже учреждения, нами же впервые созданные. Пролетарская революция и не претендует на вечные и неизменные завоевания. Пролетарская революция — это процесс развития путем гражданской войны. Поменьше отсталости, побольше подвижности — таковы ее лозунги. Ибо в день окончательной победы этой революции закончится и процесс отмирания рабоче-крестьянского государства и отмирания самого пролетарского права, понимая право в старом смысле.
Первое место в книге I нашего кодекса пролетарского права, конечно, займет наша Советская Конституция. Эти 90 статей основных законов РСФСР заменяют вкратце несколько томов прежнего Свода. Правда, Конституция предусматривает несколько инструкций в развитие ее основных положений, но это относится уже к специальным вопросам, например к технической стороне советских выборов, и весьма вероятно, что они будут напечатаны в особой книге вместе с остальными инструкциями, наказами, руководствами и т. п., которые в старом Своде были разбросаны по всем томам.
За Конституцией должны идти права и обязанности граждан, как российских, так и чужестранцев. Да у нас и не будет такого деления на туземцев и чужестранцев, а, согласно ст. 20 Конституции, только на трудящихся и нетрудящихся. Ясно, что и это деление только временное, до отмены деления на классы вообще, когда все станут трудящимися. Тут же будут коротенькие временные статьи о переходе из одного гражданства в другое, может быть еще из одного класса в другой. И это все.
Самым важным отделом книги 1-й будет отдел социального права. Заметьте, что это та же книга, которая раньше помещалась в X томе и называлась частным или гражданским, т. е. буржуазным правом. Но вы с трудом узнаете эту старую знакомую: не осталось в ней почти ничего буржуазного и весьма мало частного («приватного»). Вы открываете первые страницы: о семейном праве, о священной семье буржуазии, и не находите ничего священного. Это единственное место, где свободное соглашение восторжествовало, вытеснив оттуда всякие посторонние примеси (в виде церковного или гражданского таинства, принуждения). Впредь до введения полного социального обеспечения в пролетарском семейном праве сохранились еще остатки прежнего в виде алиментов (при условии неимения своих средств и отсутствия трудоспособности). Социальное обеспечение устранит и этот остаток старого мира.
За семейным правом пойдут «имущественные права», вернее, отмена и ограничение этих прав; тут отмена частной собственности на землю и социализация земли, национализация производства и городских домов и порядок управления национализированными имуществами, наконец допустимость применения пережитков частной собственности переходного времени.
Дальше пойдет кодификация всех правил о труде, как о труде производительном, так и о труде советской или частной службы. Это та часть социального права, которая в той или иной форме перейдет в новое общество. Но мы уже видели, что там труд из обязанности и повинности превратится в право, или, как сказал Маркс: «... труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни...»[14]
За этим отделом пойдут еще кое-какие остатки договорного права, скорее ограничения свободы договора. Но прибавится новый отдел — международное право. По отношению к прочим странам наша республика сохранит и торговые, и договорные отношения до введения повсеместно социализма. И чтобы раз навсегда порвать с длиннейшими разного рода договорами с разными государствами, мы попытаемся формулировать те положения, которые мы бесспорно признаем за всеми странами.
Не знаю, поместится ли все это в одной книге, но это будет основное право, обязательное для всех. И оно не будет представлять прежней закаменелой обязательности, ибо даже изменение Конституции предоставлено Центральному Исполнительному Комитету. Но все-таки по отношению к этой первой книге мы применяем суровый принцип непреклонности.
Иное дело дальнейшие узаконения: это — технические инструкции, руководства, в которых обязательны лишь самые общие места. Будут ли это правила о судопроизводстве, о почтово-телеграфной или железнодорожной службе, или, наконец, о советском земледелии, огородничестве или пчеловодстве, — обязательность всюду будет одинаково условна. То же будет с примерной инструкцией об уголовных преступлениях и наказаниях, об отбывании наказаний или о народном образовании и вообще просвещении. Это будут книги довольно объемистые, но предназначенные только для того или иного разряда лиц, для того или иного особого случая и т. д. Не знаю, насколько удастся строго провести в жизнь это деление, но в принципе оно у нас принято. Мы уже имеем целый ряд таких инструкций вместо прежних законов: инструкции для народных судей, для карательных отделов, об отделении церкви от государства и т. д.
Но и при существовании подобного кодекса, к составлению которого ныне необходимо приступить в спешном порядке, останется еще одна задача: сделать этот кодекс доступным для всех. Конечно, наш кодекс будет значительно меньше старых, которых не знал и не прочел с начала до конца ни один юрист. Конечно, та или иная часть его будет преподаваться в обязательной общей или специальной школе. Но все-таки останется задача популяризации этого нового, хотя и переходного права.
Я остановился на форме катехизиса и пытался составить «Народный суд» в вопросах и ответах. Я издал в такой же форме и нашу Советскую Конституцию, зная то предубеждение, какое у всякого читателя имеется против постатейного изложения того или иного закона. Эти руководства составлены в качестве частных изданий без обязательной силы. Но весьма возможно, что эта форма, как более популярная, найдет применение и для официальных изданий. Нечто вроде этого мы встречаем в английской, особенно в американской кодификации. У нас тогда будут рядом два кодекса: постатейный и популярный. Может быть, этот последний и будет формой пролетарского права будущего[15], когда оно потеряет всякую тень буржуазного строя, ибо для всякого из нас очевидно, что пролетарское право есть прежде всего упрощение, популяризация нашего нового общественного строя.
Нас упрекают, с одной стороны, в том, что мы издаем слишком много декретов, а с другой, — что у нас не хватает целого ряда самых необходимых законов. Оба упрека одновременно и основательны, и не основательны. У нас безусловно не хватает самых необходимых декретов, например хотя бы инструкции об уголовных преступлениях и наказаниях. Но при недостатке стоящих на нашей платформе юристов это более чем естественно. С другой стороны, скороспелые декреты в такой области особенно опасны. Мы с полным основанием упрекаем Временное правительство Львова и Керенского, что оно в течение 8 месяцев не издало ни одного руководящего закона, но все время плелось за ходом революции. Но оно явно было контрреволюционно и нарочно поступало так, рассчитывая на близкое наступление реакции. Нам этого упрека никто не сделает.
Но зато декреты о земле, о 8-часовом рабочем дне, о семье и наследстве, об отделении церкви и т. д. как будто не все были своевременны, ибо не все еще проведены в жизнь. Но и это мнение неправильно. Мы правильно поступили, поставив эти вехи, и одно то обстоятельство, что из этих основных декретов ни одного отменять не приходилось и что ныне они один за другим проводятся в жизнь, указывает на их целесообразность. Даже такой умный буржуазный юрист, как Менгер, пишет, что «глаз настоящего законодателя обращен не на прошлое, но непреклонно на будущее». В революционное время в этом и заключается разница сознательного, организованного руководства революцией от стихийного, если хотите, анархического переворота. При всем недостатке сил, при всех несовершенствах нашего аппарата любая страница нашего сборника декретов и в не меньшей мере нашего кодекса пролетарского права показывает, что это есть надстройка серьезного материального переворота, а не временной случайной вспышки. То тесное взаимодействие между пролетариатом и творимым им же правом, которое наиболее наглядно проявляется в практике народного суда, красной нитью проходит через всю пролетарскую революцию. Она не боится ошибок или временных неудач, ибо, в то время как буржуазия при всякой неудаче теряет одну лишнюю надежду, пролетариат, как класс восходящий, при каждой ошибке становится одним опытом богаче».
Эти слова, конечно, целиком применены лишь к «коммунистическому» периоду 1918 года, но они прекрасно опровергают клевету на нас как на противников законов и кодексов. Но если в момент наступления все-таки возможно было кое-как обойтись с классовым правосознанием, то в момент отступления кодексы стали необходимы. Эти кодексы составлялись очень быстро и слишком по-старому, но все-таки в тех из них, которые содержат материальное право, как в Гражданском, Уголовном, Земельном, Трудовом кодексах, имеются самые определенные признаки революционных кодексов. Их популяризация и исправление — дело будущего.
Говоря о законе, общее учение о праве обыкновенно подробно останавливается на разных стадиях прохождения проекта закона и на различных видах его: закон, декрет, указ, кодификация и т. д. У нас этого деления нет, ввиду упрощенного порядка законодательства[16]. У нас декрет имеет одинаковую силу, издан ли он Всероссийским Съездом Советов, ВЦИК или его Президиумом, или, наконец, Совнаркомом. В пределах «Положений» полную силу имеют и постановления СТО, Малого Совета и отдельных наркоматов. Но Всер. Съезд и ВЦИК, а в отсутствие последнего его Президиум могут отменить всякий декрет или всякое постановление Совнаркома, СТО или отдельных наркоматов. Конечно, нет разницы и между порядком законодательным и кодификацией. По новому положению о судоустройстве РСФСР, «правильное истолкование законов по вопросам судебной практики» принадлежит Верховному Суду[17], а за законностью вообще следят Наркомюст и прокуратура. Для наблюдения за законностью с точки зрения общесоюзных законов — создан особый Верховный Суд Союза. Но толкование закона у нас не может принимать уродливых форм, так как мы не боимся аутентического истолкования, т. е. истолкования тем же учреждением, которое издало закон, а равно и назревших и необходимых изменений и дополнений закона, если нужно, в 24 часа. От этого права мы и впредь не откажемся.
В связи с вопросом о законе и праве находится еще вопрос о законности. В свое время в Петрограде, еще до революции, выходил кадетский журнал «Право», который ставил своим лозунгом «законность», значит законность при царских законах! Он продолжал выходить и после Февральской революции под тем же лозунгом (ведь Февральская революция не отменила царских законов). В 1922 году в Москве стало выходить продолжение этого профессорско-адвокатского журнала «Право и жизнь» под тем же лозунгом «Закон» (без оговорки, чей). Наступил момент, когда мы провозгласили (в 1921 г.) «революционную законность». Некоторых из наших товарищей, видимо, задело слово «законность», а наши буржуазные «благожелатели» или просто противники в недоумении останавливались перед вторым словечком: «революционная».
На этом вопросе необходимо остановиться и нам.
Когда я в статье на немецком языке, будучи в Берлине, должен был характеризовать наше отношение к закону в первый период революции, я определил его, как «революционную правомерность». При переходе к новой политике мы должны были перейти уже к законности, но, конечно, к революционной законности. Что означает это слово? Оно ставится в противоположность к контрреволюционной законности, ожидающей более или менее полного возврата к дооктябрьским законам.
В печати я уже отметил, что мы должны строго настаивать на том, чтобы всякое отступление, как сделанное в видах будущего наступления, толковалось строго ограничительно. И эта мысль вслед за тем выражена определенно в ст. 5 и 6 постановления о введении в действие Гражд. кодекса: «Воспрещается толкование постановлений Кодекса на основании законов свергнутых правительств и практики дореволюционных судов». «Распространительное толкование Гражд. кодекса РСФСР допускается только в случае, когда этого требует охрана интересов Рабоче-крестьянского государства и трудящихся масс».
Но слово революционная законность имеет еще и иное значение. Судья при обсуждении этих новых законов должен иметь в виду, что эти отступления сделаны добровольно и в интересах революции, почему они совпадают с классовым интересом победившего класса пролетариата в целом, а следовательно, и с его революционным правосознанием. Только тогда возможно будет объединить классовую справедливость со строгой законностью, т. е. с соблюдением декретов и кодексов Рабоче-крестьянского правительства.
Через наше правопонимание и правосознание красной нитью должны быть проведены революционность и классовое сознание. Мы должны избегать всяких теорий ревизионизма и экономизма, преподающих нам бессилие революционного закона над буржуазными производственными отношениями. Но мы одинаково осторожно должны относиться и к революционным законникам, верующим в всемогущество революционного декрета. От силы победившего класса, от успехов его классовой борьбы (продолжающейся, только иными средствами) зависит окончательная победа новой системы общественных отношений в интересах пролетариата.
Тема на форуме
|